| |
Татьяна МИЛОВА
Татьяна Милова начинала как бард — с одной стороны — и как журналист — с другой.Печаталась в отечественных и зарубежных изданиях. Ныне — студентка философского факультета МГУ.
* * *
о.
Охотник спустился с гор и позабыл дорогу назад.
Компас его убежал вперед.
Его собаки теряют нюх, как потеряли азарт,
И сетчатка их уже не берет.
Его добыча готова мстить: россомахи, барсы, хори
Будут грызться за нашу плоть, чуть переждав перекур.
Он вряд ли знает меня в лицо;где-то очень внутри
Он ищет Хранительницу огня и Выделывательницу шкур.
Окно разверсто; в небе смятенье, Марс не ночует в своих домах,
Луна вздымает моря от самых глубин.
Охотник спустился с гор и заблудился в семи холмах,
И богу подземки возложил карабин.
Такой над миром протяжный свист, что съеживается тоска,
Прячется, маленькая такая, в затылок, в висок.
Такая долгая еще жизнь, что не хватит песка
Измерить ее. И чего ни коснусь — песок—
Мы родом из тысяч мест, где не летало крыло;
Пересечение нас так больно, что не смею заснуть —
Всё перечитываю по Брайлю ресницы, брови, чело,
Скорбя, чпю не дано дописать — чего?
...Чего ни коснусь —
Охотник спустился с гор и уже не спустится никогда.
Так я, покачиваясь на барханах, забываю к утру
Родиться — и время проходит мимо, не оставляя следа
На московском ветру.
1993После дня трудового чуден закат
С облаков осыпается позолота,
Снизу голубь взлетает — уже не плакат.
Но прекрасная операторская работа
И прекрасное место в первом ряду!..
...Выше радости зрителя только радость
Подмастерья, когда Москвою бреду.
Укрупняя план, уточняя ракурс —
Красный свет перекрашу; перебегу,
О манерах и пластике забывая;
Впрочем, пару жестов приберегу
Для скульптурной группы Ждущих Трамвая:
“Тормози, — мы тоже едем в депо!.."
...Мы стоим, mecно-желтые, как мимоза.
Иногда подмигивая коллегам по
Высокому искусству миманса —
Если есть душа, то нужны глаза.
(Если есть печка, нужна заслонка).
А вот здесь вчера задавили пса —
И еще уверяют, что ars Longa...
1993
КИНОЭТЮД
Теперь уж их влекут пустые пляжи,
С промокшим лежаком, следком по кадру—
Герой бьет стэп, а героиня пляшет.
Герой бьет героиню — ей по кайфу;
Там контрапунктом к скользкой танцплощадке
Порой вступает дом для престарелых.
Чей житель к персоналу о пощаде
Взывает в выраженьях просторечных;
Там сигарета тлеет, не сгорая, —
Читай: как жизнь; там рокер центробежно
Увозит режиссера от героя;
Герой бьет стэп — безмолвно, безнадежно;
Там героиня платит цену риска,
Ложась от мафиозо к наркоману,
Чтоб изойти слезою сценариста —
По кайфу ей, покуда по карману,
Пока из ""лефоше" или "бульдога"
Герой не стрельнет, ухмыльнувшись дико,
И в тот же выстрел оператор-дока
Даст общий план дождя, бульвара, Дюка,
Души, преодолевшей тяготенье,
Тусовки, матерящегося старца.
Рекламного плаката в богадельне —
Чтоб нам с тобой вовеки не расстаться, _
Чтоб нам под этой крышей обсушиться —
Хотя за вход весьма переплатили, —
И все ж сгореть на простыне сюжетца,
Чихая на его перипетии,
Поскольку мы — какие наши годы,
Не говоря — какие наши беды,
За исключеньем разве непогоды
И дочерна промокшей сигареты.
1990
* * *
... Ох, этот путь ab ovo ad absurdит,
Почти закрытый звукам и картинам.
Который пролегает по мансардам,
А век спустя — по кухням и котельным.
Каким опять, со свечкою рассудка
В кромешной стуже, па пределе воли.
Проходят и картежник, и красотка,
И адвентист — хотя ему едва ли
Разрешено, — минуя самобранки,
Манящие щедротами фортуны.
Чтоб зря прождал в кустах Агент охранки,
И Друг семьи, и прочие фантомы,
Чтоб захлебнулось рыльце микрофона.
Торчащего по дворницким и кухням,
Как только мы, гонцами Марафона,
В один прекрасный день вбежим и рухнем
С известием о том, что жизнь есть майя.
Бог, дао:.- в общем, с третьей переменной,
Издав лишь хрип и вряд ли понимая,
Что первых двух довольно ей, мгновенной.
1990
РОЗЫ
Эти розы, как рыба, разделаныца кухонном столе
И лежат неглиже,
И зеленая чешуя на ноже
Серебрится под солнцем, тускнея и превращаясь в желе;
Эти розы плавают в ванне, как Сенека или Марат, —
Подтверждая клише,
И зеленая кровь на ноже
Побуреет на солнце, не дождавшись иных наград;
Но как только вода, отстояв положенный срок,
Растворит анальгин —
От мигреней и от ангин,
От пороков сердца и разума, от телеграфных тревог;
Но как только, приставив ухо, врач из гостей
Не найдет ни шипа —
Всеми ранами лба
Их простит Спаситель, уже хлебнувший гвоздей,
И начнется музыка, праздник, пирожные и драже,
Мармелад и цукат...
Белая скатерть, закат,
Воскрешенье из ванны, синяя ваза, зеленая ржавчина на ноже.
1990
* * *
Мучает кашель, да кошка мяучит —
Жизнь ли моя?.. или так, дубликат?..
Мойшу на старенькой скрипке научат —
Будет пиликать всю жизнь напрокат,
Деток рожают, на скрипочке пилят —
Игры навылет всю жизнь напролет,
Громокипящий не вовремя вылит,
В лютый декабрь, — вся жизнь гололед!
Вся — то есть в первой стремительной трети,
Той, что потом уже не доберем, —
Мимо летят недеянья, невстречи,
Не журавлем уже — нетопырем!
Хилый росток, не пробившийся к яви,
Дивная та, несравненная та.
Имя твое уподоблю ли Яхве,
Чувством стыда запечатав уста?
В тщетном раздумье, в бессрочной разлуке —
Что поминать тебя лед напролом?..
Полно, — пускай тебя выразит в звуке
Старец, гружёный твоим барахлом;
Все-то он меряет кашлем и матом
Лестничной клетки пролет напролет,
Автор молчит на втором, а на пятом —
Мойша играет да кошка поет.
|
|
