Главная страница
О проекте
Авторы на сайте
Книжная полка
Гуманитарный фонд
Воспоминания о ГФ
Одно стихотворение
Пишите нам
Архив

Я ЗДЕСЬ НЕ ЖИВУ

интервью у Юлии Кисиной в Германии берет Виктория Балон

Пригород Мюнхена (она называет это деревней, но я не согласна). Домик, снаружи очень немецкий, а внутри — напротив, уютно-хаотично, глаз отдыхает от порядка. Юлия предупредила, что она сидит со своим ребенком, который "совершенно сумасшедший" и будет мешать. Но это оказалось мягко сказано. У меня до сих пор сохранилось ощущение, что я брала интервью у этого двухлетнего вождя краснокожих, из всего богатства двух великих языков использующего пока только"да" и "не-не" "найн", а не у его матери. Каждое наше слово зверски сопровождалось оглушительными звуками электронной пищалки и всякими другими театральными эффектами. Так мы и беседовали.

Я бы сказала, у Кисиной не только книжки и рисунки отнюдь не детские, но и ребенок не дитя, а сплошная стилизация.

— Итак, Вы здесь. А где-то здесь неподалеку Щербина, недавно были Сорокин, Пригов... Как сказал последний, "Могила русского в Германии, могила лучших наших дней..." Скажите, немцам как-то особенно интересна наша современная культура?

— Сорокин и Пригов просто получили здесь творческие стипендии — они даются государством, преимущественно немцам, но была волна — дали русским. Это ни к чему не обязывает, насколько я знаю, кроме бесед в университете — профессиональные филологи, слависты считают своим долгом вести такие беседы. Но лучше об этом спросить у Пригова. Я здесь осталась вообще случайно. — в тот вечер, когда я должна была уезжать из Берлина (там была с выставкой) в Москву, мои здешние друзья-галерейщики прислали мне билет в Мюнхен.

Пришла на вокзал, увидела: дрянной советский поезд и красивый мюнхенский. И поехала в Мюнхен. Сейчас учусь здесь в Академии художеств, что. в общем, смешно — я достаточно поучилась за свою жизнь. Зато получаю стипендию, на которую, конечно, не проживешь, но все же. Академия — тот же Суриковский институт, только там светила соцреализма, а тут абстракционизма. Но у меня замечательный профессор — Робин Пэйдж, знаменитый канадский попартист. Очень знаменит — люди, не знающие Пэйджа-художника, знают человека с синей бородой с огромной звездой шерифа, играющего на шестиконечной гитаре. Я потому к нему и пошла, что он "фак" весь этот академический "арт" и лучше сходит в ирландский паб, чем на конференцию.

А вообще, здесь очень важно попасть на какую-нибудь конференцию, потому что здесь еще больше, чем в совке, все заняты добыванием денег на всякие проекты. Недавно я (как художник) была на русско-немецкой конференции в Эрфурте. Там был Андрей Великанов со своими мобилями, Сергей Воронцов (бетанизм-центр)... В общем, много там было всяких наших.

— Насколько я понимаю, здесь, в Германии, ты выступаешь в роли художницы — в основном?

— Ну да, я участвую во всяких выставках, галереях, кое-что продаю. Покупают обычно "книжки" 1). Их берут для коллекций, музеев, библиотек. Здесь все чрезмерно нормальные люди — нет сумасшедших коллекционеров, которые бы, недоедая, покупали картины. Это только богатые могут себе позволить. Целую осень я проработала вместе с украинскими художниками в аэропорту, который они "сквотер" (т.е. захватили пустующее помещение под мастерские). И это было здорово.

— А как же литература? Ты здесь пишешь?

— Пишу. Некоторые вещи даже уже переведены. Скоро должен выйти сборник моих романов на немецком: "История Юты Биргер" "История немецкой кухни" .

Участвую в чтениях в книжных галереях, общаюсь со славистами. В Мюнхене они делятся на две группы — совсем левые, радикалы - меня почему-то к ним отнесли — и "битовская" компания. Но, в общем, никому вся эта наша литература как бы не нужна. Недавно я читала свой роман "История немецкой кухни" в виде лекции в университете. Там было что-то про фашизм — вот это их задело: глаза загорелись, началась дискуссия. Понятно — это их касается непосредственно. Мне потом сказали, что в первый раз за долгое время возникло такое оживление в аудитории.

— Кого из наших знают и читают в Германии?

— Бродского знают все. Теперь вот еще Сорокина.

— Да, насколько я знаю, "30-я любовь Марины" на немецком — раскуплена, и ее хотят переиздавать. Так в начале века в Германии "по горячим следам" переводились и издавались романы Сологуба и Кузмина. Однако, вернемся к Юлии Кисиной (творчество которой лично мне гораздо ближе, чем сорокинское). Как Вам здесь живется? В каком-то из "ГуФом, где сообщалось о Вашем переселении в Германию, я читала, будто бы ты чувствуешь себя в своей немецкой деревне как в раю.

— Не знаю, откуда это взялось. Проблем здесь больше, чем в совке. У меня. У немцев все же родители, дом. язык — все есть. А я тут одна. — и без ничего. То есть, я делаю выставки в очень престижных местах, встречаюсь с важными людьми, но это не отменяет реальных сложностей. Если я поговорю даже с Господом

1) Для тех, кто не знает: "книжки" Кисиной — это такие штуки в изобретенном ею жанре. Они напоминают детские раскладные книги с картинка ми. Картонные развороты, на которых выдвигаются фигуры, когда их раскрываешь — иногда метр в высоту,иногда маленькие. Графика, наложенная на беспредметный рисунок в красках, фрагменты текста, буквы. Все это очень ассоциируется с ее же прозой.

Богом, он мне денег не насыпет. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью: что я тут делаю? Но я и в Совке так же просыпалась. Это все равно. Только а совке существует лихорадка, иллюзия, что Запад поможет, что "придет иностранец" и что-то случится. А здесь этого ожидания уже нет — все вокруг иностранцы. Русский круг здесь — проекция совка в малых размерах. А немцы... У них все как-то чудовищно механично происходит.

— Один наш диссидентский писатель-"семидесятник", живущий в Дании, сказал мне как-то: "Я здесь, в Европе, ужасно обрусел". С Вами случайно такого не произошло ли?

— Абсолютно нет. Во-первых я здесь не живу. Я учу язык, занимаюсь устройством своей жизни непонятно для чего, и думаю при этом как бы куда еще поехать. Ну. для начала, например, в Берлин — там больше всего происходит и вообще более живая обстановка, хотя почти невозможно ничего продать. Во-вторых, здесь не Европа, а Бавария. У меня такое ощущение, что Европы нигде нет. Нет, я бы не сказала, что народ здесь менее интересный, чем в Москве. В Москве я уже все про всех знаю, нет никакого таинственного интереса, а здесь еще есть. В совке закончилась энергия сопротивления, а тут существует энергия выживания и надежда, что есть для чего. Да, я к немцам отношусь иронично, и еще ироничнее к советскому отношению к Германии: всем этим шуточкам про фрицев, анекдотам про Штирлица... Не то. чтоб я немцев не любила больше, чем всех остальных, я как раз довольно хорошо к ним отношусь. Мне даже больше нравится общаться с немецкими людьми, хотя они очень скучные. и это трудно из-за отсутствия языка. С ними я постоянно чувствую весь ужас нашего воспитания: тут самый заурядный человек гораздо мудрее самого замечательного человека у нас. В смысле ощущения жизни, понятия ее целесообразности. Они твердо знают, что в каком возрасте следует делать, зачем, и так далее. И нет этих идиотских амбиций, имперской самооценки, идущей от ощущения совка как важной части света. А здесь его никто не знает и знать не хочет, как Мали какое-нибудь — и все из-за плохой политики и экономики. В совке все живут для каких-то друзей, людей, встреч, — здесь это не так. У меня есть немного друзей в Берлине, Франкфурте, я общаюсь со всякими странными людьми, но гораздо меньше, чем дома. Вообще же все это неважно. Я пишу о потустороннем, так что не все ли равно, где?

— О потустороннем? Известный немецкий славист Игорь Смирнов в предисловии к Вашему сборнику пишет, что ваша проза — рефлексия на детской литературе. Это не так?

— Как сказать... Что-то подобное было у Майкла Келли, который занимался "издевательством" над детскими игрушками: сшивал их в такие странные гирлянды... Я бы сказала, что это не рефлексия, а педофилия. Я даже написала об этом статью, а потом решила, что публиковать в Германии ее не стоит — немцы все воспринимают буквально, еще подумают, что я педофил.

— Так отдайте ее нам! — загорелась я. После чего последовала длительная возня с компьютером, откуда Юлия сначала пыталась извлечь статью — и не нашла. Потом с помощью "мышки" начала рисовать для "ГуФо" девочку, трахающуюся с сорокой — но, при попытке поправить девочке ножку, уже готовая прекрасная картинка стерлась совсем. ("Вот, осваиваю компьютерную графику.") Тем временем ребенок добился, чтобы в пищалку снова вставили вытащенную оттуда батарейку. И это было уже слишком. Но нет ничего невозможного: статья и рисунок (другой) Кисиной — перед вами.

Юлия КИСИНА