| |
О ХЛЕБЕ НАСУЩНОМ
Непонятные годы, неуютные годы... Всем хочется недобитого хорька. Каждому хочется колбасных изделий, мяса, но никому — хлеба. Хлеб рождает сознание, жажду жизни, пахоту, а зачем сознание Абсолютной Истины тем. для кого главным было выкинуть, погрузить эту Истину в помойную жижу. Второстепенным — просто затоптать в недра. Миф о непорочности Хлеба был разрушен. Пушкин (Великий Александр Сергеевич), Хлеб наш, в какой раз был сброшен с парохода современности, так и не поняв, в чем же все-таки дело. То, что громогласил Маяковский, подразумевая под этим отброс от священной единицы — Хлеба-Пушкина всех скалозубов и тех же "некрофилов от искусства", и как от формы искусства — жизни, "некрофилов от жизни". То. что предрекал, умирая от сердечных потрясений, Блок, стало наматываться на колеса жизни и, мало того, частично намоталось, образовав неподвижную, кровавую черту на мокром московском асфальте. Наступил холодный цинизм и полное отсутствие ориентации, но не меланхоличной ориентации Маяковский — Пушкин— Блок — Хлеб — Смысл, а ориентации страха, подлости, пошлости и полного безумия. Свободное звено этого страха (не боясь ничего), в гениально-каменном лице Владимира Семеновича Высоцкого, еще тогда (70-60-80-е), справедливо говаривало: ...Я не люблю холодного цинизма, В восторженность не верю и еще — Когда чужой мои читает письма. Заглядывая мне через плечо.
Если был смысл обматывать своими больными жилами гриф балалайки-гитары, то вот он, нате, берите! Тупые, бесчувственные, озлобившиеся на самих себя, вечно скучившиеся и "мирно" жмурившиеся. Самое больное в том, что не берут. А казалось: протяните руки, дальше, тверже, и вот он, Смысл-Хлеб... Но самое больное в том, что не берут и не взяли до сих пор. Обвиняя автора "Охоты на волков" в безликом земледелии, мы сбрасываем его в пахоту. Он гниет, а выгнивая, превращается в Хлеб. Именно этого мы и не понимаем, Ужасно и глупо. Не правда ли? Раскачайтесь! Нет. нам нужен хорек, колбаса, мясо, кровоточащее, но мясо. Нам нужна колбаса.
Велимир. Беспомощный и всемогущий Велимир. (Я сознательно опускаю рамки столетий. Они ничего не значат по сравнению с вечным. С вечным Хлебом-Искусством).
У него должны были быть такие строки. Он был ими рожден.
Он — Хлеб. Хлеб насущный: Мне мало надо! Краюху хлеба И каплю молока. Да это небо. Да эти облака...
Хлебников выжал, выскоблил это из своего таланта. Из своей души, превратив ее в старую банную губку. И исчез. Исчез, как ветер, дым, солнце. На смену ему. в той же больно-поэтической реальности выплыла Незнакомка.
Больная Незнакомка. Тогда хотелось зрелищ, зрелищ пламенных, страстных. Сейчас Хлеба. Хлеба черного. Мутного, как битое-пребитое
стекло. Но если и "времена меняются", то только не времена Незнакомки. Помните? Неизбежность с "глазами кроликов" — это мы, мы жаждущие, от слова — ждущие. Научиться видеть свое отражение в каждом — вот наш удел, но мы его. естественно, поделили "на семь дел", этим и сыты. Что ж, каждому, соответственно. по труду, и каждому воздастся по способностям. Любишь трудиться — воздастся. Есть способности — тем более, а нет, тогда твое отражение в каждом. Ты поэт. Поэт отражения. Поэзия остановила развитие мира на секунду и во истечение этого срока шумно и бурно рванула вперед. Позади остались классические формы, впереди что-то замелькало-замаячило. (Уже как классицизм, символизм, акмеизм, футуризм, имажинизм и множество других, еще довольно незначительных, -из-мов-.) Каждый свое сказал. Каждый оставил
вечное, но все они предрекли "вечерний
свет". Свет неизвестно откуда. В.С.Высоцкий,
всегда обнажавшийся до такой степени, что
чувствовал нечувствительное, и на этот раз
ударил прямо в точку:
... Корабли постоят и ложатся на курс,
Но они возвращаются сквозь непогоду.
Не пройдет и полгода,
Как я появлюсь, чтобы снова уйти,
Чтобы снова уйти на полгода,..
И он вернулся, но только в другом обличии, впрочем, как и хотел. Его зерно проросло, но об этом — позже. А что же сказали другие? Природный Пастернак слушал, как всегда, свой непостижимый внутренний голос. Его чутье — чутье Демона. Это поразительно: ... И всем, чем дышалось оврагам века, Всей тьмой ботанической ризницы, Пахнет по тифозной тоске тюфяка. И хаосом зарослей брызнется.
Помочь — значит, унизить, так уж повелось у нас, грешных. А такие люди хлебают только Божий Хлеб, черпают только Божью Веру. А уведная. И за нее, за нас, принял дыбу Саша, подавился коркой. И сгнил, как и все. разросся бурно. Но не Бог Саша, а реальный, земной.
достойный Неба и Хлеба, он не насущный Хлеб, он Хлеб истинный, а это больше, это выше, непокорный, непокрытый, кочующий. Он не Бог. он больше, чем Бог, он — Человек. Он старше Хлеба, он — Небо. И. как утверждает Егор: "Полный до краев." Сашину судьбу, судьбу кузнеца Прокла. предрекли в Отечни-ке. За это Отечеству — Вера. За этим только Вера:
...Третьего дни перед пасхальным молебствием кузнец по имени Прокл, изготовивши бесовские крылья, стал летать над святым храмом Господним, сподобившись Ангелу Небесному, и били загодя колокола. Но протянулась Рука Божья с небеси и, ухвативши за крылья, повергла кузнеца оземь. Перед кончиной богохульствовал Прокл и умер, не приняв причастия. Погребен за оградой погоста и могила его утоптана вровень с землей. Бесовские крылья предали огню и прах их развеяли.
из записи в монастырском отечнике) Мы утоптали Сашину могилу и могилы всех тех. кто был Хлебом-Богом-Смыслом, а они были больше этого, они были людьми. Они стали людьми, живыми людьми. Мы утоптали их могилы для того, чтобы Пахота была однородной. Прах послужил удобрением. Хлеба взошли насущные, как будто, и вдруг:
Резко, удушливо, хлебно, грязно, но учтиво:
...Я люблю голубые ладони Железный занавес на красном фоне. Сырые губы, подвал одеял. Тела, изъеденные червем... ...Некрофил, я люблю тебя...
Опять "некрофилия от искусства" и так как Егор явно жив — от жизни, от жизни несправедливой:
Я видел кровь на своей щеке, Подставленной под удар... ...Ржавый бункер —моя свобода, Заколочена дверь крестом. Полна яма врагов народа, Я укроюсь сухим листом....
Он. как сухой лист. Лист, готовый гнить. Лист, готовый кончить. ...Давайте вместе кончим, нам порa кончать, нас пора кончать...
Единственное, что не смогли заменить, это выразительную интуицию Пастернака. Она осталась нетронутой, как и все в этом мире. Да и некому заменить его. Некому. (Если это нужно делать вообще. Все должно быть тленно, во избежание ненужных повторений.) Даже не взялся никто допевать, да что там. если не
отпели." Таких не отпевают. Он был против государства. А вот полная противоположность. Совершенно другой Смысл Хлеба: ...Я хочу быть понят моей страной, а не буду понят — что ж. По родной стране пройду стороной, как проходит косой дождь,
Он играл со страной, играл с хлебом. Они пустили ему пулю в висок, странно, но не поняв до конца (даже страна не поняла) его безмерной, беспространственной тоски. Его лиризма. Сознательно рубив, сознательно крошив, он накрошил Хлеба, из него родился Егор. Егор поставил точку на рубленом волокне. Дальше — "Складень", дальше — лирика до мрака и Севера. Это надо знать, но нельзя ставить в укор. Укор-удивление поставила страна. Курок — громкий Маяковский, сам. Выстрельнула Лирика. Выстрельнул Хлеб. Вот. так умирают гении. Но гении живут в нас. в нашем гении. Вот пушкинский пример этому:
|
|
