О ЗРЕЛОСТИ ПОЛОВОЙ И ЛИТЕРАТУРНОЙ

Все-таки полезное это дело — перечитывать иногда старые номера "ГФ"! Вот и сейчас: в невнимательно читанной ранее статье Ефима Лямпорта "Постмодерн, параллельная, новая..." в №13 обнаружил любопытный пассаж: "На страницах ГФ" юные экстремисты высказывались в духе "ваше время кончилось" — в адрес Андрея Вознесенского... и др. Литературная зрелость может быть втянута в конфликт с незрелостью половой по инициативе последней".

Может быть, я ошибаюсь, но сдается мне, что "юные экстремисты" — это я, а речь идет о моей давней заметке "Мы без постмодернизма". Если это не так, то прошу прощения, а если так, то прошу Ефима Лямпорта назначить место и время, где и когда я мог бы продемонстрировать ему свою половую зрелость.

Кроме того, хотелось бы сказать еще несколько слов по существу. Никогда и нигде ни я,' Ни мои товарищи и единомышленники по "Вавилону не говорили и не , писали, что "время Вознесенского кончилось". Не может кончиться то, что никогда не начиналось. Время, которое на определенном этапе в официозной прессе было принято называть "временем Вознесенского" (а также "временем Евтушенко" и "временем Рождественского"), — в действительности было и остается временем Бродского и Кривулина, Некрасова и Сап-гира, Красовицкого и Горбзнеаской... Причины такой подмены, возникновения и столь длительного существования феномена "присяжного бунтаря от поэзии" лежат как в политической, так и в эстетической плоскости и требуют отдельного серьезного разговора. Для данного же случая мне бы хотелось просто взглянуть непредвзято на избранное Вознесенского, составленное И.Винокуровой (насколько я понимаю, дочерью другого известного советского стихотворца} и вышедшее в издательстве "Молодая гвардия", в престижной серии "XX век: поэт и время" после Набокова, Ходасевича, Клюева и Егора Исаева. Взглянуть, не углубляясь в проблемы поэтики, ритмики и т.п., а с точки зрения элементарной языковой, стилистической и, если угодно, поэтической грамотности — так, как если бы эти стихи мне дали на рецензию как литконсультанту.

Предварительное замечание: в искусстве можно все. В том числе — любое отступление от грамотности, поэтической, стилистической и языковой. В том случае, если это отступление продиктовано не незнанием, неумением или небрежностью, а соображениями высшей художественной целесообразности. Это — "принцип телеологичности текста", сформулированный в русской литературоведческой традиции выдающимся ученым Александром Скафтымовым в начале 20-х годов.

Итак. Знаменитая "Параболическая баллада" (помните — "Жил огненно-рыжий художник Гоген..."?). Строчка: "Чтоб в Лувр королевский попасть из Монмартра...". Существует в языкознании представление о парадигме словоформ, в том числе — предложно-падежных. Так вот: бывает "На Монмартр" (куда?), "На Монмартре" (где?) и "с Монмартра" (откуда?); "в Монмартр , "в Монмартре" и "из Монмартра" — не бывает. Не объяснит ли мне Е.Лямпорт или кто-либо иной, какою "высшей художественной целесообразностью" (если не считать таковою необходимость лишнего безударного слога, чтобы попасть в размер) мотивирована эта грубая и элементарная языковая ошибка?

Не менее знаменитая "Порнография духа".

Строфа:

Когда танцовщицу раздели.
стыжусь за пославших ее.
Когда мой собрат по панели,
стыжусь за него самое.

Не совсем ясно, что именно делает злосчастный собрат—раздевается, раздевает кого-либо или посылает кого-либо (по законам русского языка, пропуск сказуемого в параллельных конструкциях означает подстановку на его место сказуемого из предыдущего предложения с аналогичной структурой, что в данном случае никак не получается). Затем вызывает некоторое удивление словосочетание "собрат по панели", означающее буквально не что иное, как то, что сам лирический субъект стихотворения также находится на панели, — а на панель ведь для того и выходят, чтобы потом раздели... И. наконец, в курсе ли автор, что архаичная форма местоимения "сам — "самое", — это форма женского рода?

"Нам, как аппендицит, поудалили стыд." Во-первых, удаляют не аппендицит, а аппендикс. Во-вторых, приставка "по-" в так называемом несовершенном распределительном значении сочетается только с глаголами несовершенного вида, переводя их в совершенный: "удаляли" — "по-удаляли". Слово "поудалили" совершенно бессмысленно и в русском языке невозможно.

"Братия насилуют сестер". Автор ошибается, полагая, что "братия" — это вариантная форма слова "братья". "Братия — это совсем другое слово, и оно не во множественном числе стоит, а в единственном.

Знаменитое "Тишины!". Строка: "...вдоль спины, до мизинца ступни . Мизи нец не является частью ступни, как и ладони, поскольку то и другое — нижняя поверхность стопы и кисти соответственно "Умеют хором журавли" Но лебедь, как известно, вообще не умеет. Петь, то есть. Кричит он, причем коротко и противно. Поэтический лебедь, правда, еще поет перед смертью лебединую песню, и, действительно, не хором. Не хочет ли автор сказать, что у него все песни — лебединые?

Знаменитые "Правила поведения за столом" ("Не трожьте музыку руками!"). Я не спрашиваю, что означает фраза: "Музыка — иной субстант", — мне уже понятно, что загадочный "субстант" — это "субстанция", которая не хотела рифмоваться с "супостатом". Я хочу понять другое. Пока в тексте берут руками пирог, курицу, огурец и даже "стан справа сидящей дамы" — это, в самом деле, за столом происходит. "Трешницы с рублями" и "под током, провода", которые дальше разрешается брать руками, — это, надо думать, уже не за обеденным столом: автор выходит на обобщение, расширяет пространство стиха — все оправдано, движение образов по нарастающей... Но почему в финале предлагается брать голыми руками суп? Неужели суп по отношению к проводам под током — это нарастание? Где здесь логика развития, извиняюсь, лирического сюжета?

Знаменитое "С ума бы не сойти!".

Первая строфа:

Когда я придаю бумаге
черты твоей поспешной красоты,
я думаю не о рифмовке —
с ума бы не сойти!

Отлично. Но нельзя же, нельзя, сказав это в первой строфе, подчеркнуто оставив первую и третью строфы без рифмы, прекрасненько зарифмовать вторую строфу, третью, четвертую, пятую...

Это называется фальшь. Ее тем больше в этих текстах, чем больше в них позы, лозунга, мессианства, упоения собой, поу- чения эстетического и этического. И так легко делается шаг от "Обязанность стиха "Быть органом стыда", — к: "Конечно, спать вместе не стоило б". К пошлости.
Вот что сказал бы (или написал) я моло- дому и неизвестному поэту А.В., если бы ко мне попали на рецензию его стихи. Разумеется, к этому Я прибавил бы множество комплиментов смелой образности, тонкой, подчас изысканной ритмической игре... Но всемирно известный Андрей Вознесенский есе эти заслуженные комплименты — а также многие незаслуженные — уже получил.

Это я все к тому, что зрелость — не половая, естественно, а литературная, — штука загадочная, дать ей определение я бы не взялся, но уж наверно отсутствие элементарных просчетов и ошибок в это понятие входит.

Дмитрий КУЗЬМИН