РАССКАЗЫ

МОРЯК

Моряк Грит, строго говоря, моряком не был. И в акулах не разбирался. А снасть у него была — дверь с дыркой. Голову в дырку сунет, руками за дверь схватится и поминай как звали, по морям плавает и акул зашибает.
Спросите вы: "А как?" Делов то! Подплывает акула, за пятку его тяпнет, а пятка-то не простая — электрическая. Грит
— он такой, все ему хоть бы хны. А акула глохнет, слепнет, к пятке гритовой липнет — Григ, он матнит — и волокет его вон из моря. Костерок разводит. чугунок вешает и сама из себя похлебку варит.

А то идет Грит по полю, шастает. Глядь акула бежит, на цыпочках к Гриту подходит кланяется и на вальс приглашает. Мурлыкает популярную пес ню и ногою в такт отбивает I |ропляшут недель сорок, а по том говорят друг другу: "Спасибо". И похлебку из акул варят.
Прознал про то дело царь. Иган Прелюшастый. И решил сам акул полюбить. Чтобы и земным царем быть, и на море. Ежиков в карету запряг, лютиком их подгонял. И к Гриту приехал. И приказ дал: "А ну, учи меня, Грит, всем наукам!' А Грит говорит; "Ничего мне не
надо, наук не знаю, а живу так. ибо я — Грит".

А царь говорит: "Я серчаю". А Грит: "Ой. Как бы тебе помочь?" Призвал акулу и наказ дал — царя слопать и похлебку сварить. Ест, значит, акулу — и горюет: "Что ж это царя нет да нет?". А царь — тут как тут. Обмозговали
они оказию и декрет злеобачили:"Эге,по рукам. Царь — одно. а Грит — оно уж другое. Иль царь ты, Иган Прелюшастый. иль Грит, с акулами полюбовный. А третье — оно, браток, как ни верти, а про акул все" И в море ушли.

Грит на дверке плывет, голова в дырку просунута, а царь рядышком семенит, за уши акульи держится и на акул поплевывает, а они-то и рады — как-никак, царская милость Слопали его по кусочку, хорошо проварили — и жаждою мучились. Пришлось море все выпить.
А Григ ходит по облакам и ворчит: "Вот и дружи с царями. Все им наука". А акулы его услыхали и лопнули. И опять море у нас. А царь — тут как тут. И велел всех акул высечь И стали акулы себя сечь. Ух, щекотно И ну с Гритом плясать, танго.

А Грит похлебку свою ест, облаками зализывает. На гору голову положил — так она там и забылась. А ноги — на дне морском, пляс куролесят. А руки—то небушко поласкают, то , пальму, а то и тебя. Будто оно — дверь.
Закручинился Иган Прелюшастый. Спрятался под одеялом и хурму съел. А акулы — расхохотались. И до сих пор плачут.
А моря — всюду они. моря. Так что, дети, ежели моряки вы, можно и в ванне моряком быть, да и вообще — в песочке копзясь. А зубы не забывай чистить!
И Игана бы пожалел. А то он, Иган-то, ни за что нашей басенке не поверит.
зто не бойся. Зубы тебе оста ним.
— Морковку есть... хрупать... Зайцев всхлипнул громко, взрыдал. — РОДНЫЙ, спасибо.
— Чт мне спасибо? — сплюнул брезгливый Хам, презрительно сверкнув волчьим взором.
Зайцев:
— Спасибо тебе, спасибо.
— А мог бы вырвать твои зубы. Да не рву, противно. — Поморщился. — Не золотые.
— Спасибо тебе. Я помнить буду.
— Вот ежели бы ты мне ногти стриг.
Зайцев вскочил, как будто иголку ему забили под ноготь. Хам:
— Сядь, сядь. Лей слезы. У меня манекенщица.
Зайцев опечалился. И ушел. Хам шел рядом.
— А вот гвоздики все равно забивать в тебя будем.
— Что у вас с Зайцевым? — крепким коровьим голосом спросил господин в форме боксера, выказав золотые зубы. — Он рад. что еще жив?
Чин, чином младше, напоминавший пигалицу, прощебетал игриво, как автомат:
— Никак нет, ваше величе.
— Слезы лью Зайцев не пасся.
— Это сладкие слезы? — вежливо — и, с прищуром. « кирпичу тянется — спросил Хам. Честным голосом,
Зайцев смотрел прямо.
— Слезы твои сохнут. А гвоздики подзлбьем...
— Молчать! — грустно и жестко приказал Зайцев.
Хам изогнулся, как змея, и шелестел пьяным сухим телом.
Егерь постреливал уток. Он болел свинкой.
Зайцев не пасся. Хам о чем-то договаривался с кирпичом.
На кирпиче, будто таинственный алфавит, дружно и древле паслись следы от зубов. Зайцева, конечно.
Хам вдарил Зайцева кирпичем. По затылку.
Зайцев не пасся. Зайцев читал газету.
Потом Зайцев невозмутимо обернулся, внимательно поглядел на Хама, и, бережно и назидательно чирикнув, умер.
Хам жадно и дерзко схватил газету — и зарыдал... Был День Всеобщей Смерти.
С горки, в бурном ручейке слез, катились Пигалица и Боксер — и страстно рыдали.
Все равно мы забьем в тебя гвоздик!

РЫДАЮТ, КАК БЫК

— Слезы льешь?
— Лью, — сквозь слезы пролепетал Зайцев.
— Чего льешь? — Хам осклабился. Жесткой лапой тронул Зайцева, За голову. — Хороша.
А Зайцев лил слезы.
— Ну, стало быть... — Хам потюкал корявым пальцем (как дуб) по затылку. Зайцева, не се
ство. Он печален.
— Морковь есг?
— Никак нет.
— Странно... Отчего бы ему не есть морковь? Это полезно.
—- Осмелюсь доложить, нету моркови. Всю Хам схрупал.
— Ну и прекрасно. — Боксер лениво вынул из пасти золотую челюсть. Запустил в Пигалицу. Тот уклонился. Боксер был доволен:
— А ты ловкий.
— Это все Хам.
Боксер прилег (на стол, смахнув предварительно мощной коровьей лапой все причиндалы, — которые затем, с осколками, долго подбирал тот, что чином поменьше). Почесал в спине, а потом за ухом.
— Что же ест Зайцев?
— Продовольствие.
— Вы плохо точны. — И перевернул стол. — Что же он ест?!
— Он ест кирпич.
— Молодец. — Боксер прослезился. — Он начинает мне нравиться. Пигалица заприсе-дал. ласково щурясь.
— Так-таки и один кирпич? Все жует? — Боксер, не замечая его усердия, стал задумчив, как бык.
— Так-таки и один.
— Вот прорва. — Боксер опять прослезился. — А зубы у него еще целы?
— Целы. Господи, целы... — Пигалица падает на четвереньки, прячется под скамью и льет слезы.
— Его ждет скамья подсудимых. — рыдает Боксер, как
бык.
— Целы, Господи, целы, — рыдает Пигалица и прячется под жилетку.
— А Хаму дадим крест. И крест ему на могиле поставим. Пусть ворочается.
— Целы, Господи. Ьоксер и Пигалица рыдают,
как бык.
— А Зайцев все на лужк^ пасется Кирпич жует.
— Все равно мы будем забивать я него гвоздики.

САПОГИ-СКОРОХОДЫ

К Тапочкину пришел Исполнитель.
— Ты Тапочкин?
— Ну. я.
— Знать, судьба у тебя такая. Новый указ правительства. Знаешь?
— Не знаю, о чем Вы. Указов много. И новых.
— А, то-то. Не знаешь. А я знаю. Указ-то — тайный. А вот счас на твоей шкуре явным станет!
— Ой. что ж Вы сердитесь, душенька Исполнитель!
— А указ таков: всем по роду — по племени.
— То есть?
— То есть: вот ты — Тапочкин. Что это значит?
— Фамилия у меня такая.
— Фамилия? А сам. что, не Тапочкин? Под чужой фамилией проживаешь?! Как тебя, шпион, понимать?!
— Да нет. что Вы. Тапочкин я, бесспорно.
— То-то мне. Не дури. Тапочкин. А значит...
— Что-нибудь серьезное?
— Да брось ты. Пустяк. В тапочки превратишься,
— В тапочки?.. Превратишься?..
— А чего тут особенного? Ну, будешь теперь тапочки.
— Я?! Тапочки?! Не понял.
— И не надо тебе понимать. И торговаться неча. Без тебя ведь решили.
— Без меня? Гм... не знаю, как насчет... гм... тапочек... но что-либо решать без меня за меня... А права человека?!
— А там про тапочки не написано.
— Но ведь насидие!
— Дурак ты, что ль. Какое еще насилие. По добру — по здорову все.
Достает волшебную палочку.
— Вот. Наука. Дотронулся до тебя — и тапочки!
— Что за бред...
— Ну-ну. Оно. может, и бред. Да я при погонах. А внизу рота.
— Бред...
— Глянь-ка, ты глянь...
— Бред!
Выглядывает в окно, Отшатывается.
— Кошмар! У вас все сумасшедшие?
— Тебе-то какая разница. Рота-то есть?
— Есть, есть рога! Кошмар!
— Не кошмар, чудила. Не кошмар — тапочки!
— Тапочки... тапочки... А вот, к примеру, если ты — Королев?
— Я под нумером.
— Да?! Вот еще новости...
— Я заслужил. Вот вчерась посчитали — кто заслужил, тог под нумером теперь проживать будет, а не заслужил — не пеняй.,.
Тапочкин. почти истерически:
— Как — не заслужил?
— А ты что, хочешь сказать
— заслужил, что ли? Хренушки. Не заслужил— вот так тебя пока посчитали. А хошь — соверши подвиг. Или послушание для
начала — а ну, марш в тапочки!
— А потом... под нумером человек буду?
— Ну. вот еще, удумал мне тоже. Человек! Человеков вообще отменили. За глупость.
— Как... отменили?..
— Вот так. Исполнителем будешь.
— Или тапочки?
— Или тапочки.
— Тапочки... А вот. все-таки, Королев к примеру?
— Абстракции мне! Учись мыслить конкретно. Твое дело —тапочки.
— Это как — "мыслить конкретно"?
— Хе-хе. Это учись ублажать хозяина. Тапочками на мне будешь, понял?
— Маразм!
— Это ты сейчас говоришь. А потом, может, понравится.
— Мне?
— А кто ты таков? Какая с тебя польза? Послушания — и того в тебе нету! Тапочками будешь, тапочкам жизнь тапочковая понравится!
— Не пойму что-то... А все-таки, Королев...
— Дался тебе этот Королев. А почему, мамку твою, не Финкин?
— Ну... вот Королев все-таки .. или вот Президентов...
— Да. дурак ты, фамилию мы ему сменим. Сделаем мы его. к примеру, Глистовым.
— Н-да... Но Вы же сами говорили про род!
— Кому род, а кому не род. По заслугам. Ежели захотим, мы и род переменим.
— Но... права человека!
— Ну ты-и дурень... Да ведь сказали ж тебе: отменили мы человеков!
— А я — человек!
— Тапочки ты, дурак, тапочки!
Тыкает Тапочкина в область сердца волшебной палочкой.
Тапочкин... превращается в сапоги-скороходы! Тапочкин убегает.
— Ошибка! Вышла ошибка!
— орет обиженный Исполнитель. Он тяжело переживает обман.
Он переименовывает всех солдат роты в... Тапочкиных!
Тыкает каждого палочкою волшебною! .
Но все превращаются в... кирзовые сапоги. Нисколько не скороходы.
А тем временем сапоги-скороходы становятся громадней, чем небоскребы — и из них возрастает великаннейший Тапочкин, и бежит, и бежит, и крушит мир. упраздняющий человека!

Сергей ЗУБАРЕВ